Мальчик вытащил упиравший ему в бок тростник и встал. Каморка имела в длину шагов шесть, а в ширину четыре. Дверь была закрыта снаружи.
Увидев широкую щель, он понял, что справа от него помещение, где спит финикиец, наверное, кормчий. Он всунул тростинку в щель и продвинул ее во всю длину. Внезапно храп прекратился и кто-то схватил тростинку так крепко, что ее нельзя было вытянуть.
— Это ты, сын басилея,— послышалось за стеной.— Как твое имя?
— Эвполион,— ответил мальчик.
— Так слушай, Эвполион. Попытаешься бежать, привяжу к веслу, как тех. Спать будешь здесь. Выходить разрешено на верхнюю палубу, где нет гребцов. К борту не подходи, а то смоет волной. Старайся находиться там, где бы я мог тебя видеть. Л то неровен час… Л со щелью ты хорошо придумал. Держи!
В щель просунулась лепешка. Она была жесткой и пахла горелым маслом. Но Эвполион этого не почувствовал. Со вчерашнего утра он ничего не ел.
Вскоре он был на верхней палубе. Над белыми гребешками волн с резким криком носились серые птицы, едва не задевая крыльями моря. Корабль начало сильнее качать. Вскоре небо затянулось пятнистыми полосами и стало похоже на шкуру зверя, которой покрывали постель отца.
Мальчик уловил брошенный на небо встревоженный взгляд кормчего. По его команде матросы начали спускать паруса. Вскоре стало совершенно темно. Волны высотою в скалу брали корабль на приступ, и он то взмывал вверх, то падал вниз. Мальчик ощупью спустился в свою каморку. Став на колени, Эвполион молил Посейдона, чтобы тот унял ветер.
|